«В безвременье», Жанна Никитенко

Бабушка была примечательна тем, что никогда не выходила из дома. Каждое утро она расчесывалась на пробор, съедала натощак одуванчиковое варенье и шла будить внучку, очень маленькую слаборазвитую девочку. Они жили в полуподвале и поэтому, если шел дождь, то это было видно по каплям, отлетающим от луж прямо в окно и калошам на уровне лица.

К чаю были любимые карамельки «черная смородина». Они часто были к чаю и без чая, как и бабушка. Девочка бегала вокруг стола, кувыркалась по полу и хихикала. Вниз лицом — коричневый крашеный пол, вверх — бабуля с дворянской осанкой. Вниз — карамельки, разбросанные по полу, вверх — бой часов. И голос бабушки: «Дорогая, поднимись и собери карамельки с пола».

Потом девочка выросла, собрала рюкзак и поехала далеко-далеко от дома, на гору, которая, говорили, и не гора вовсе. Как поехала не знала, но знала потом, что ехала туда всю жизнь, с самого своего рождения. Во время долгого пути уже не веришь, что приближаешься, только говоришь: когда? когда?

А стало все тогда, когда понимаешь, что все равно не поймешь. Когда озноб, как способ тела познакомиться с местом. Солнце то слева, то справа. Болота кривляются морошкой. Самодостаточные гадюки. Честный ворон с синими глазами. Влажность земли, ответ в каждом листке. Небо, надтреснутое ветками деревьев. Ягодные песни. Немыслимые асаны высохших деревьев. Когда все небо — телевизор. Вуалью черничною накрыта вечность, в глазах тоже вуаль. Щебечущая голосами двух подруг вода. Сидение на голове. Мука и йогурт в масле на огне. Коряги на дороге продолжают расползаться. И видишь кровь камней.

Соль высыпается крестом, здесь все есть крест, рана — крест, черные стволы сосен пересекают закатную линию горизонта, и ты — в центре. За что такое счастье? Поддерживают песней спину, чтобы не упал. Здесь у всего есть своя песня. Здесь думаешь, что ешь морошку с рук. И ветер приходит на зов. Ведьмы открывают тебе. Смеешься отчаянно всю ночь, как лягушка в колодце, не видевшая моря. Думаешь, что лестница в небо должна была быть выше, а она еще выше. Теряешь весла, но получаешь их снова, посылаемые водой-любовью. Узнаешь в ком-то свою сестру. Восьмерка на боку лежит здесь. Живые камни, образующие бесконечность. Три ворона. Ну да, я верю вам, ведь вы честны.

Когда человек стоит на камне, а потом исчезает в никуда, как будто-бы и не было его, ты знаешь, что вам по пути.

И если поменять местами хотя бы две песчинки, то Воттоваара рухнет. Но она навсегда, и поэтому ты.

Наливаешься, осознавая поражение.
Плетешь косы, расставаясь.
В поиске тишины, но цепляешься за отрицание.
Ловишь рыбу.
Ловишь рыбу, но не знаешь какую.
Встаешь на четыре лапы.
Тяжело отпускаешь себя, ведь ты для себя лишний.
Находишься в безвременье.
Думаешь, что все знаешь. А кто его знает.
На самом деле не любишь.
Любишь вопреки.

Когда на горе тебя зовут, ты не можешь не пойти. И ты идешь с замершим и ликующим сердцем одновременно. Рукава, сплетенные из промежутка между шорохом и тишиной, начинают двигаться, взмахивать, плыть плавно, закругляя тишину. И в шорохе материй выстраивается хоровод. Когда щеки рукав коснется, вдруг понимаешь, как сказать спасибо. За разделенный танец сердце отдаю.

Где-то горел спасительный костер. Не ты наблюдал все, а все наблюдало тебя. Темнота дрожала вниманием. Она скрепляла и разделяла деревья, небо, землю, камни. Что-то нечеловеческое было в этой непостижимой силе воздействия. Только нечеловек может так забирать и так отдавать. Девочка опустилась на камень, и круг замкнулся теплым объятьем. Впервые в жизни она почувствовала такую утробную защищенность и любовь.

И бабушка полилась слезами, и карамельки летели, падали медленно черными смородинами. Они лежали и смотрели на нее. А она на них.

Дождь затих. Девочка наклонилась к коричневому крашеному полу и… подняла карамель.

Жанна Никитенко

август, 2006г.

Раздел