...И, наконец, последним в этот раз стало путешествие на гору Воттоваара. Но сначала — небольшая справка, почерпнутая полтора года назад на просторах «всемирной паутины».
«Карельский Стоунхендж» — Воттоваара, отождествляемая также со Смерть-Горой (хотя последняя находится рядом с ней и является отдельной сопкой) — наивысшая точка Западно-Карельской возвышенности — 417.3 метра над уровнем моря. Свое нелестное наименование она получила после кровопролитного сражения во Второй мировой, когда финнами был уничтожен самоотверженный отряд карельских партизан. В 1992г. археологом Марком Шахновичем на горе был открыт древний саамский культовый комплекс (хотя существует небезосновательное мнение, что Шахнович это открытие украл), объединяющий как природные образования — возникший в результате древнего землетрясения скальный амфитеатр, другие следы сейсмической, вулканической и ледниковой деятельности, — так и классические сейды, которых здесь, по некоторым подсчетам, более полутора тысяч. Памятник может быть отнесен по своему назначению к разряду культовых сооружений, т.е. построек, специально возводимых для религиозных обрядов. Культовый комплекс занимает в целом всю поверхность горы и несколько возвышенностей, расположенных одиночно близ нее. Площадь его приблизительно, 6 кв.км.
Первичной единицей изучения на данном памятнике является культовый камень, который в научной литераторе называют «сейдом» — это камень-валун или обломок скалы, искусственный характер вычленения которого непреложно заметен. Обычно, это наличие «наверший», «ножек» или явно преднамеренная группировка. Всего в ходе обследования 1993г. было выявлено 1286 камней, которые, в основном, сконцентрированы в центре. Карельские ученые считают, что Воттоваара — это уникальный геологический памятник. Оказывается, не только геологический. В последние годы Смерть-гора стала местом паломничества последователей различных мистических направлений, утверждающих, что это — место средоточия злых/добрых сил и мостик в иной мир.
Геологи пробурили дно озера в центре горы и взяли образцы грунта. Анализ показал наличие мощного пласта фосфора, образовавшегося в течение ограниченного периода времени. Одна из версий «фосфорной аномалии» — многочисленные акты жертвоприношений подле сейдов, в результате которых появились залежи костей животных. Есть версия, что возраст культового комплекса — около 2000 лет, а идея его сооружения принадлежит северным племенам гипербореев. По саамским же поверьям, это место является средоточием злых сил: здесь растут уродливые деревья, почти отсутствует фауна, озера мертвы (Не знаю, кто из саамов сообщил об этом, тем более что все они живут намного севернее. Возможно именно поэтому, информация о деревьях, озерах и фауне не соответствует истине. — прим. мое М.З.).
Немало загадок подкинула ученым одна из самых поразительных здешних находок — «лестница в небо». Так прозвали неизвестно кем и когда вырубленные в скале тринадцать ступеней, заканчивающихся глубоким обрывом. Археологи со всей ответственностью заявляют: у здешних племен в древности просто не существовало «идеи лестницы», как у некоторых других племен не существовало «идеи колеса». Не менее занимателен и другой вопрос. Почему именно Воттоваара была избрана древними людьми в качестве места, наиболее подходящего для ритуальных таинств? Пока ученые в течение нескольких лет проводили на Воттовааре свои исследования, слух о таинственной горе быстро распространился среди любителей всего необычного. Сегодня здесь едва ли не самые частые гости — экстрасенсы. Раз в году на горе традиционно собираются самые авторитетные колдуны и маги со всей России.
Не исключено, что и древние обитатели этих мест могли знать о необычных свойствах Воттоваары, и потому, когда перед ними встал вопрос о том, где должна находиться «страна жертвенных идолов», им долго размышлять не пришлось. К сожалению, серьезных физических исследований на Воттовааре пока не проводилось. Кто знает, возможно, измерения радиационного фона и электромагнитного излучения помогли бы понять природу этого феномена и объяснить происходящие здесь странные явления. Многие отмечают аномальное воздействие горы на механизмы и электронную аппаратуру и даже на организм человека. В отчетах нескольких экспедиций можно найти немало описаний того, как наблюдалась одновременная остановка наручных часов сразу у нескольких членов экспедиции, в цифровых фотоаппаратах вдруг оказывались переполненными «свежие» флэш-карты, у некоторых путешественников начиналось носовое кровотечение, люди не могли часами выйти к хорошо видимой цели.
Не зря у саамов существовало большое количество запретов, связанных с посещением подобных мест: запрещалось громко говорить, сюда не допускались женщины и дети, не приветствовался приход из чистого любопытства, без жертвенных целей, к некоторым, наиболее «сильным» камням запрещено было не то что прикасаться, а даже близко подходить, и тогда приходящий просто бросал в качестве жертвы обмазанный кровью камень. Среди местных жителей Воттоваара традиционно пользуется дурной славой. Дорогу к ней вам, может, и подскажут, но посмотрят при этом на вас так, будто вы только что свалились с Луны. А старушки у вас за спиной еще и перекрестятся. Гора еще недостаточно изучена и ее посетители могут подвергаться всевозможным опасностям, а потому, если Вы все же решили отправиться туда, то должны помнить, что вся ответственность за посещение горы лежит только на вас».
К этому только остается добавить, что в Гимолах, откуда лежит путь большинства паломников, уже на станции висит табличка «Берегите вашу жизнь». Местные жители спокойно относятся к данной достопримечательности — раньше там рубили лес, теперь — во времена откровенного развала — ездят за «хлебом насущным» — грибами да ягодами, сдавая затем ведро черники по 25 рублей! При том, что собирать чернику — адский труд! Но продажа ягод и рыбы — чуть ли не единственный источник дохода. По сообщению тех же гимольцев, на территории горы зашкаливают приборы, определяющие уровень радиации, а несколько лет назад финнам запретили возведение туристического развлекательного комплекса, — что, собственно, подтверждает слухи о наличии внутри сопки энного количества ископаемых, среди которых — не только столь распространенное в Карелии железо. Возможно, именно это и воздействует на сверхчувствительную «импортную» аппаратуру и сверхчувствительных людей. Все остальное — как в обычной карельской тайге. Деревья — в порядке. В озерах всю ночь плещутся бобры. Радует, что здесь пока еще есть красавцы-глухари, которые вылетают у тебя прямо из под ног, ведь глухарь — птица пугливая и держится подальше от людей.
Паломники и туристы пока едут аккуратные, соблюдающие нормальное человеческое условие «не надо мьюсорить». Помимо глухарей, по сообщению местных, в лесах водятся медведи (по лету не агрессивные), лоси (смотря что в голову взбредет) — последних мы не встречали, однако кучки видели, — волки (приходят по зиме), а также лисы, зайцы, тетерева и т.п. Кабанов нет. Вспомнились слова одного знакомого из Петрозаводска — в ответ на мой вопрос «А есть ли у вас кабаны», он написал «Кабанов нет, одни пьяные москвичи». И это оказалось правдой. В поезде — только «свои» и только с пивом. Придя в этот раз на Воттоваару, а это 30км. от ближайшей деревни, притом деревни небольшой, мы обнаружили в сердце карельской тайги… правильно! Джип с московским номером. (В прошлом году я была здесь позже — в сентябре, потому ни с кем не встретилась.) Правда встреченные нами ребята приехали не пьянствовать, а медитировать. Когда между нами зашел разговор о лесной фауне, они добавили к рассказам местных, что видели росомаху (В Карелии??? — М.З.) и слышали русалок. К сожалению, от меня все русалки разбежались, но птиц я там наслушалась. Еще, кстати, в Ладоге было замечено, что на севере пернатые до сих пор поют, в отличии от Москвы и Урала, откуда я вернулась буквально за день до поездки в Карелию.
Почти «необыкновенный концерт» (необыкновенный для нас, разумеется, а не для местных) состоялся ночью на Воттовааре. Дежурство мое проходило с 11 вечера до 3 утра, после чего просыпался мой спутник. Ночь стояла удивительная. Почти не темнело, воздух был наполнен непонятными запахами и звуками. Все болотца и озерца на месте древнейших кратеров оказались заселены какой-то живностью, которая общалась, перемещалась, плюхалась в воду, пищала, пела — в общем проявляла себя максимально активно. Оставалось внимать этой «атмосфере» и радоваться, что здесь не водится выпь. Единственное, что действительно насторожило — около половины первого ночи в течении секунд двадцати я слышала игру двух варганов. В данном случае имело место очень необычное для манеры исполнения на этом инструменте голосоведение — в своем совместном звучании дуэт «лунных арф», как их еще называют, по принципу чем-то напомнил средневековый двухголосный органум «нота против ноты». Если это были местные — уж точно не аборигены, можно было бы предположить, что «экстрасенсы», — то почему тогда игра длилась столь недолго? На бубне они днем и то минут 15 импровизировали. И потом — я в состоянии отличить вдохновенное камлание дилетанта от профессиональной игры, которая бывает не только у «человека с корочкой», но и у народного мастера-самоучки. В данном случае это не было ни вторым, ни, тем более, первым. Если это было слуховой галлюцинацией — почему никогда ранее подобного не случалось? Мои уши — мой хлеб. В общем, когда я днем рассказала об этом паломникам, они ответили «Да тут иногда целые симфонии на варганах исполняют, в стиле Баха», после чего я окончательно убедилась в их невиновности, так как ночная импровизация не имела ни симфонической формы, ни баховской фактуры. Вот такой странный случай. Все-таки я эмпирик и хотелось бы найти этому объяснение.
На обратном пути с Воттоваары нас подобрали в машину местные жители, ездившие за черникой. Они рассказали о прелестях Воттозера, на котором пока еще гнездятся лебеди. Гнездятс, пока сюда не пришли деловые люди из туристических агентств. Гимольцы же рассказали, что мы в этом году могли и не попасть на Воттоваару, так как некий предприниматель собирался прикупить всю эту огромную территорию. Но не смог, так как, согласно постановлению президента, для этого требуется согласие местных жителей. А для них, как и для их далеких предков, леса — это хлеб — это пища, небольшой приработок (хоть какой-то!) и, в итоге, — жизнь. Работать-то негде. Глядя на всю эту красоту и нищету, судорожно пытаешься найти выход. Но Россия в современных условиях не может помочь Карелии — самим бы оправиться. Вот и оправляемся за чужой счет — в том числе за счет дешевизны благ северной земли. Это камешек в огород московских, питерских и финских предпринимателей — пока карелы «собирались с мыслями», Кижи, Кивач и многие другие объекты оккупировали их соседи. Северянам же ничего не остается делать, как соглашаться на условия тех, кто «успел первым» — есть-то хочется. Вот и продают задешево продукты своего труда — еду, лес, музеи-заповедники и т.п. Все бы неплохо, но почему-то большинство денег, полученных от продажи туристических и других услуг, утекает из Карелии много южнее. Либо вымирай, либо продавайся. Где выход? Кто сбережет северную идиллию — «Карельскую акварель»?
На самом деле, это даже не акварель, а целая мистерия строгих красок с буйствующими внутри них тысячами полутонов. В своей музыке Фалик обрисовал лишь малую часть глубокого понятия «Север». Пожалуй, отразить полную картину невозможно — даже такое «точное» искусство, как фотография, оказывается тут бессильным. Если южная природа красива, то про северную правильнее будет сказать, что она одухотворенна. Север многолик, многопланов, многосоставен.
Год назад я ездила туда с другом, тонко чувствующим человеком. Приведу его непредвзятые впечатления — впечатления путешественника, впервые побывавшего севернее Питера, знакомого и с обаянием старой Праги, и с красками Елисейских полей, видавшего и замки Польши, и банальные курорты Болгарии, Турции, Эстонии. «Находясь там, — пишет он, — проходя мимо болот, озер и лесистых холмов, всматриваясь в тень между скалами и ветвями, между травой и гниющими деревьями, прикасаясь к покрытым плесенью камням и хвое, к бурливой воде реки, к древесной коре и хрупким мхам, я понимал, что, даже будь у меня вечность, мне ее не хватит для того, чтобы понять. Коснуться, вдохнуть, увидеть — да, но не проникнуть, не внять, не постичь. И... это чертовски болезненное ощущение!» От себя добавлю — понять можно. Но надо уметь услышать. И не только ушами. Услышать полифонию, состоящую из шума древ, песни реки, разговора птиц и зверей…. из мелодий двух варганов, в конце концов! И когда ты сможешь все это враз уместить в себе, не отдавая предпочтения ни одному запаху, цвету, звуку, движению, мысли, суметь думать обо всем не думая ни о чем в отдельности, тогда приходит столь редкое чувство равновесия и гармонии. Однако и я, сколько не пыталась облечь мысли о своей любимой Карелии в стихотворную форму — бесполезно, — хотя поэтический дар имеется, так же как запас прилагательных в словарном составе. Север, может быть, можно отчасти постичь, но обрисовать его суть не удавалось пока никому. Когда я попыталась сказать о нем год назад, куда-то подевались все прилагательные. Слишком беден язык, и его не хватает для того, чтоб обозначить все оттенки, например, красного, или же черного и зеленого цветов. Поэтому предлагаю вам додумать самим.
«Красные камни. Чёрные реки. Синие озёра. Розовый мох. Сиреневый вереск. Серебряные деревья. Жёлтая луна. Холодное голубое плоское небо дня. Холодное чёрное глубокое небо ночи. Мелкие, пронзительно яркие, кричащие мириады звёзд. Мелкие, пронзительно яркие, кричащие мириады росинок. Ощущение кратковременности и вечности. Под уютными «ёжиками» кочек — топи. Под сырыми обманчивыми мхами, — гладко выбритые валуны. Под вересковым ковром — змеи. На ровной гладкой дороге — глубокие лужи. На проезжей части — выскочки-грибы. Под водой — холод. Холод под небом. Ледяным огнём полыхает закат. Волны убаюкивают, лишают равновесия и затягивают вглубь. Ветер с моря холодный, но не сырой. Мыши летают и бегают. На фоне тёмно-синего купола сумерек чёрная и белая собаки взирают на свои владения с кучи строительного мусора. За ними Оно. Холодное внутреннее море».
Мария Зуева
август, 2005г.